С Ильей Григорьевичем Эренбургом я познакомился в июле 1943 года. Это случилось в знаменательные дни: 11-я гвардейская армия, которой и командовал, прорвала мощную оборону фашистских войск южнее Жиздры и стремилась войти во фланг и в глубокий тыл орловской группировки противника. Чем дальше мы продвигались, тем яростнее становилось сопротивление врага. Ко мне стали поступать донесения о появлении перед фронтом новых немецких танковых соединений, спешно перебрасываемых с других участков. В это время ко мне прибегает чем-то встревоженный комендант штаба:
— Товарищ командующий, разрешите доложить!
Получив разрешение, он сказал:
— В районе штаба задержана автомашина. Один из ехавших в ней назвался военным корреспондентом Ильей Эренбургом и требует, чтобы его привели к вам. Что прикажете?
Я знал о том значении, которое приобрело имя Эренбурга на фронте.
Дело в том, что «Красная Звезда», жадно читавшаяся от строчки до строчки, всегда встречалась на передовой с возгласом: «А Эренбург есть?». Его статьи, фельетоны, заметки проглатывались залпом, как знаменитый наркомовский паек, и действие их было примерно равнозначно. Возбуждающая сила строк поражала своей мгновенностью и безотказностью.
Позже узнал, что он за всю свою жить ни разу не писал о том, чего не видел, не знал, не изучил, а главное – чего не продумал и – что еще важнее – чего не пережил.
И. Х. Баграмян, Маршал Советского Союза,
дважды Герой Советского Союза
* * *
Мы молчали. Путь на запад шёл
Мимо мертвых догоравших сёл,
И лежала голая земля,
Головнями тихо шевеля.
Я запомню, как последний дар,
Этот сердце леденящий жар,
Эту ночь, похожую на день,
И средь пепла брошенную тень.
Запах гари едок, как беда,
Не отвяжется он никогда,
Он со мной, как пепел деревень,
Как белесая, больная тень,
Как огрызок вымершей луны
Средь чужой и новой тишины.
